Статский советник - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Те, что сидели, при появлении белобрысого вскочили, но офицер приложил палец к губам – пусть, мол, спят – показал на самовар и шепотом сказал:

– Чаю его высокопревосходительству. Уф, душно. Выйду воздуха глотну.

В тамбуре вытянулись в струнку двое жандармов с карабинами. Тамбур не протапливался, и часовые были в шинелях, шапках, башлыках.

– Скоро сменяетесь? – спросил офицер, натягивая белые перчатки и вглядываясь в медленно наплывающий перрон.

– Только заступили, ваше благородие! – гаркнул старший по караулу. – Теперь до самой Москвы.

– Ну-ну.

Альбинос толкнул тяжелую дверь, и в вагон дунуло свежим ветром, мокрым снегом, мазутом.

– Восемь часов, а едва засерело, – вздохнул офицер, ни к кому не обращаясь, и спустился на ступеньку.

Поезд еще не остановился, еще скрипел и скрежетал тормозами, а по платформе к салон-вагону уже спешили двое: один низенький, с фонарем, второй высокий, узкий, в цилиндре и широком щегольском макинтоше с пелериной.

– Вот он, специальный! – крикнул первый (судя по фуражке, станционный смотритель), оборотясь к спутнику.

Тот остановился перед открытой дверью, и спросил офицера, придерживая рукой цилиндр:

– Вы Модзалевский? Адъютант его в-высокопревосходительства?

В отличие от железнодорожника заика не кричал, однако его спокойный, звучный голос без труда заглушил вой пурги.

– Нет, я начальник охраны, – ответил белобрысый, пытаясь разглядеть лицо франта.

Лицо было примечательное: тонкое, строгое, с аккуратными черными усиками, на лбу решительная вертикальная складка.

– Ага, штабс-ротмистр фон 3-Зейдлиц, отлично, – удовлетворенно кивнул незнакомец, впрочем тут же представившийся. – Фандорин, чиновник особых п-по-ручений при его сиятельстве м-московском генерал-губернаторе. Полагаю, вам обо мне известно.

– Да, господин статский советник, мы получили шифровку, что в Москве за безопасность Ивана Федоровича будете отвечать вы, но я полагал, что вы встретите нас на вокзале. Поднимайтесь, поднимайтесь, а то в тамбур заметает.

Статский советник на прощанье кивнул смотрителю, легко взбежал по крутым ступенькам и захлопнул за собой дверь. Сразу стало тихо и гулко.

– Вы уже на т-территории Московской г-губернии, – объяснил чиновник, сняв цилиндр и стряхивая снег с тульи. При этом обнаружилось, что волосы у него черные, а виски, несмотря на молодость, совершенно седые. – Тут начинается моя, т-так сказать, юрисдикция. Мы простоим в К-Клину по меньшей мере часа д-два – впереди расчищают занос. Успеем обо в-всем договориться и распределить обязанности. Но с-сначала мне нужно к его высокопревосходительству, п-представиться и передать с-срочное сообщение. Где можно раздеться?

– Пожалуйте в караульную, там вешалка.

Фон Зейдлиц провел чиновника сначала в первую комнату, где дежурили охранники в цивильном, а после того, как Фандорин снял макинтош и бросил на стул подмокший цилиндр, и во вторую.

– Мишель, это статский советник Фандорин, – объяснил начальник охраны подполковнику. – Тот самый. Со срочным сообщением для Ивана Федоровича.

Мишель встал.

– Адъютант его высокопревосходительства Модзалевский. Могу ли я взглянуть на ваши документы?

– Р-разумеется. – Чиновник достал из кармана сложенную бумагу, протянул адъютанту.

– Это Фандорин, – подтвердил начальник охраны. – В шифровке был словесный портрет, я отлично запомнил.

Модзалевский внимательно рассмотрел печать и фотографию, вернул бумагу владельцу.

– Хорошо, господин статский советник. Сейчас доложу.

Минуту спустя чиновник был допущен в царство мягких ковров, голубого света и красного дерева. Он вошел, молча поклонился.

– Здравствуйте, господин Фандорин, – добродушно пророкотал генерал, успевший сменить бархатную курточку на военный сюртук. – Эраст Петрович, не так ли?

– Т-так точно, ваше высокопревосходительство.

– Решили встретить подопечного на дальних подступах? Хвалю за усердие, хоть и считаю всю эту суету совершенно излишней. Во-первых, мой выезд из Санкт-Петербурга был тайным, во-вторых, господ революционеров я нисколько не опасаюсь, а в-третьих, на все воля Божья. Раз до сих пор уберег Господь Храпова, стало быть, еще нужен Ему старый вояка. – И генерал, который, выходит, и был тот самый Храпов, набожно перекрестился.

– У меня д-для вашего высокопревосходительства сверхсрочное и с-совершенно к-конфиденциальное сообщение, – бесстрастно произнес статский советник, взглянув на адъютанта. – Извините, п-подполковник, но такова п-полученная мною инструкция.

– Ступай, Миша, – ласково велел сибирский генерал-губернатор, названный в заграничной газете палачом и сатрапом. – Самовар-то готов? Как с делом покончим, позову – чайку попьем. – А когда за адъютантом закрылась дверь, спросил. – Ну, что там у вас за тайны? Телеграмма от государя? Давайте.

Чиновник приблизился к сидящему вплотную, сунул руку во внутренний карман касторового пиджака, но тут его взгляд упал на запрещенную газету с отчерченной красным статьей. Генерал перехватил взгляд статского советника, насупился.

– Не оставляют господа нигилисты Храпова своим вниманием. Нашли “палача”! Вы ведь, Эраст Петрович, тоже, поди, всякой ерунды про меня наслушались? Не верьте, врут злые языки, всё шиворот-навыворот перекручивают! Не секли ее в моем присутствии до полусмерти звери-тюремщики, клевета это! – Было видно, что злополучная история с повесившейся Иванцовой попортила его высокопревосходительству немало крови и до сих пор не дает ему покоя. – Я честный солдат, у меня два “Георгия” – за Севастополь и за вторую Плевну! – горячась, воскликнул он. – Я ведь девчонку, дуру эту, от каторги уберечь хотел! Ну, сказал ей на “ты”, эка важность. Я же по-отечески! У меня внучка ее возраста! А она мне, старому человеку, генерал-адъютанту, пощечину – при охране, при заключенных! За это мерзавке по закону десять лет каторги следовало! А я велел только посечь и хода делу не давать. Не до полусмерти пороть, как после в газетках писали, а влепить десяток горячих, в полсилы! И не тюремщики секли, а надзирательница. Кто ж знал, что эта полоумная Иванцова руки на себя наложит? Ведь не дворянских кровей, мещаночка обыкновенная, а такие нежности! – Генерал сердито махнул. – Теперь ввек не отмоешься. После другая такая же дура в меня стреляла. Я писал его величеству, чтоб не вешали ее, но государь был непреклонен. Собственноручно на прошении начертал: “Кто на моих верных слуг меч поднимает, тому никакой пощады”. – Храпов растроганно заморгал, в глазах блеснула стариковская слеза. – Устроили травлю, будто на волка. А ведь я как лучше хотел… Не понимаю, хоть режьте, не понимаю!